Отец и сын Швыгины. 1941 год

Судьбы многих участников Великой Отечественной войны остаются неизвестными и по настоящее время. Сегодня большая удача восстановить картину последнего боя, последних дней жизни пропавшего без вести военнослужащего Красной армии в период Великой Отечественной. Установить судьбу Василия Алексеевича Швыгина, числившегося пропавшим без вести на протяжении 70 лет — с осени 1941 года, удалось его родным и родственникам всего несколько лет назад.

Перед Великой Отечественной войной семья Василия Алексеевича Швыгина, 1911 года рождения, уроженца посада Погорелое Городище Тверской губернии, жила в д. Лужи Старицкого района. Василий Алексеевич работал директором Лужинского льнозавода. По специальности он был экономистом-товароведом. Член ВКП (б) с 1932 г. Женился Василий Алексеевич на Нине Павловне Волковой в то время, когда работал в г. Андреаполе заведующим отделом снабжения Ленинского райисполкома, а позднее Андреапольского леспромхоза. В 1938 году Василий Алексеевич был назначен в Лужинский льнозавод экономистом, а с 1939 года он стал директором льнозавода.

К сентябрю 1941 года у него было уже четверо детей в возрасте от 0 до 7 лет: Юрий, Валентин, Вячеслав и Нина, 1941 года рождения, уроженка д. Лужи.

В первый день призыва в стране на фронт 23 июня 1941 года Василий был мобилизован Старицким РВК и направлен в действующую армию. В архиве Старицкого военкомата сохранилась информация о службе Василия Алексеевича в ППС 917 (257 стрелковая дивизия), Северо-Западный фронт. Эти данные были сообщены в военкомат после окончания войны его сестрой Любовью Алексеевной Тереховой (Швыгиной), взятые с почтовых сообщений Василия в адрес семьи. Большинство же документов, которые находились в военкомате до войны, не сохранилось. Из-за этого Нине Павловне не удалось доказать после окончания войны, что ее муж имел офицерское звание, а поэтому семье не предоставили офицерскую пенсию по случаю потери кормильца.

Василий Алексеевич Швыгин был назначен начальником финансовой службы 943 стрелкового полка 257 сд, имел воинское звание техник-интендант 2-го ранга (звание применялось для военно-хозяйственного и административного состава Красной армии, приравнивалось к званию лейтенанта).

Извещение о пропаже без вести Швыгина Василия Алексеевича в период боев на Западном фронте пришло в семью в сентябре 1941 года.

После окончания Великой Отечественной войны многочисленные попытки членов семьи получить о Василии Алексеевиче сведения, в том числе из военных архивов, ни к чему не приводили. Информация о его службе не сохранилась. В период окружения частей 257 сд дивизионные документы были уничтожены, чтобы не попали к немцам. Наконец, несколько лет назад в результате поиска, проведенного уже другим поколением его родственников, удалось установить, что Василий Алексеевич Швыгин попал в плен в период окружения частей 257 стрелковой дивизии в сентябре 1941 года под Старой Руссой, а 3 декабря 1941 г. Василий Алексеевич погиб в пересыльном лагере Шталаг 326 Фореллькруг/Зенне на территории Германии.  Захоронен он в могиле 1164 на мемориальном лагерном кладбище советских военнопленных Руссенфридхоф у г. Замок Хольте-Штукенброк, район Падерборн, земля Северный Рейн-Вестфалия, Германия.

В семье Василия Алексеевича все хорошо помнили последний контакт с ним, который состоялся в начале августа 1941 года. Василий позвонил своей сестре Любе в г. Ржев, где та тогда жила. Люба работала на одном из предприятий города бухгалтером, и у нее в конторе стоял городской телефон. Василий объяснил, что он находится в командировке в Калинине и скоро снова убывает на фронт. Он просил сестру, в случае его гибели на фронте, помочь семье. Люба обещала.

Уже после войны сослуживец Василия Алексеевича по фамилии Зайцев сообщил жене Василия, что он видел и разговаривал с Василием после его возвращения из Калинина. Якобы он видел тогда в августе 1941 г. у Василия доверху набитый денежными купюрами банковский мешок, за которыми он и ездил в Калинин в областной военный комиссариат. Известно, что в первые месяцы войны начальники финансовых служб воинских частей, находившихся на передовой, таким образом доставляли денежное довольствие в войска. Кроме того, после войны двое сослуживцев Швыгина по 257 сд, выживших в период Великой Отечественной войны, сообщили, что Василий Алексеевич пропал без вести в период боев под Старой Руссой. А семье Василия Алексеевича надо было как-то дальше жить и выживать. Нина Павловна осталась в п. Лужи. Из Ржева в конце сентября 1941 года пешком в д. Лужи пришли Любовь Алексеевна и мать Василия Алексеевича и Любы — Швыгина (Колденкова) Екатерина Федоровна, уроженка п. Погорелое-Городище. К середине октября Ржев был оккупирован. Избежать оккупации не удалось и жителям Старицкого района.

Дальше воспоминания о первых месяцах и годах войны сына Василия Алексеевича — Валентина Васильевича Швыгина: «Я начал воспринимать мир и себя в нем, видимо, на четвертом году жизни, ибо многие эпизоды довоенной жизни очень четко, до мельчайших подробностей отразились в памяти. Начало войны — время богатое событиями, воспринимаемые особенно остро в детском возрасте, положило началу способности накапливать информацию в памяти. Война для меня началась с газет. И это в четыре года! Война уже шла. И я знал слово фашист. Газеты изобиловали фотоснимками советских людей и карикатурами на немцев. Я воспринимал карикатуры буквально и представлял немцев корявыми, страшными и ужасными. Я их боялся так же, как можно бояться злую собаку или волка. Отец ушел на фронт, и через месяц пришло извещение — погиб.

Летом 1941 близость войны чувствовалась по несмолкаемому гулу летящих на больших высотах самолетов, немецких или наших, распознавать по звуку мы еще не умели. Вскоре на восток потянулись бесконечные колонны пеших бойцов. Очень редко везли пушки на конной тяге. Я удивлялся, что столько солдат с ружьями боятся немцев. Как-то рано утром пролетел самолет и разбросал листовки. Со слов взрослых я запомнил фразу: «От нашей бомбежки протянете ножки». И очень скоро это началось. Раньше самолеты группами по 6-16 штук пролетали на восток. Теперь же они делали большой круг и в пологом планировании гуськом устремлялись на железнодорожную станцию Старица. Из примитивных укрытий мы могли наблюдать за повадками самолетов. Было видно, как бомбы отделяются от самолетов и с воем по дуге устремляются вниз. В какой-то степени хорошо было то, что немцы производили бомбардировку с педантичной точностью по времени, поэтому люди заблаговременно уходили подальше от объектов вероятных целей. Но так было днем, а ночью царил хаос. Бомбы сбрасывались беспорядочно, хотя в небе постоянно горели голубым светом магниевые факелы, подвешенные к парашютам. Одинокий луч прожектора, то медленно шарил в одном месте, то лихорадочно метался по куполу неба, уподобляясь клинку. А на земле горели оранжево-красным светом постройки. И дым от них был снизу красным, а сверху голубым. Булькающий рокот падающих осколков приближался с нарастающей силой звучания и заканчивался глухим ударом где-то поблизости. Затем наступала относительная тишина, нарушаемая треском и уханьем бушующих пожаров, рыданием живых по погибшим. И на станции каким-то чудом жизнь продолжалась. Пыхтели паровозы, лязгали буфера вагонов и платформ, люди что-то кричали, кто-то подавал команды, кто-то отпускал матерщинку. Каждый день похороны. Через какое-то время бомбежки прекратились.

Иногда проходили наши бойцы по одному или группами, спешно поедали предложенный кусок еды и говорили, что скоро придут немцы. Накануне их прихода заявился красный командир, пил чай, угощал нас — детей печеньем, хохотал над рассуждениями бабы Кати и ушел себе дальше, а наутро пришли они. Начало октября и полнейшая тишина. Густой туман не пропускал даже запахов с пепелищ. Люди скорее услышали, чем увидели их, ибо смотрели в ту сторону, откуда они позднее и появились. Удивительно для меня было то, что пришли они не с запада, а, скорее, наоборот. Тогда я еще умел всему удивляться, с годами это чувство значительно притупилось.

Вскоре я услышал голоса, а затем силуэты огромных конных упряжей. Медленно подъехали большие повозки с низенькими прицепами. На повозках, запряженных огромными битюгами, сидели обыкновенные люди в зеленых шинелях, в пилотках, не похожих на наши, а на поясах кинжалы с шариком на кончике чехла. А на прицепчиках было обыкновенное русское сено. Неужели это немцы? Что-то спрашивают, никто ничего не понимает. И вдруг одна девушка, очень волнуясь, заговорила с ними по-немецки. Они сразу заулыбались и начали спокойно расквартировываться в уцелевших домах. Девушка оказалась дочкой предателя Смирнова. Немцы в первую очередь конфисковали весь уцелевший скот и сено. С помощью специально обученных собак переловили кур и отыскали места, где был заблаговременно спрятан скарб, затем прошлись по сундукам. Люди ютились в сараях, подвалах, сооружали землянки. Коровы не были забиты, а собранные в одно место выдаивались русскими женщинами. У немцев было оборудование для производства сливочного масла. «Rus Butter gut!» — говорили они.

Как-то под вечер пролетел наш самолет и выпустил два реактивных снаряда по пасущимся лошадям. Один из снарядов отправил на тот свет двух человек — нашего соотечественника — конюха и немца. Кроме того, поразил нескольких лошадей, а вот кот получил легкое ранение в лапку и выжил. Моя мать в это время шла доить коров рядом с немцем, который был убит. Я же наблюдал за полетом снарядов и констатировал, что наши снаряды свистят тоже очень страшно. По вечерам в землянку приходили немцы. Они приносили патефон. В основном крутили наши пластинки и плясали под славянскую музыку. Играли на губных гармошках, красили бабулям губы помадой, угощали их шнапсом, дурачились и хохотали. В октябре передовые части ушли дальше, а в поселке разместился авторемонтный батальон. Среди них крутился «красный командир», ранее угощавший нас печеньем. На базе местного льнозавода немцами были организованы мастерские с дизельной электростанцией. Нагнали тьму неисправной автотехники. Людей начали выгонять на работы.

Мы переселились в подвал дома, где жили офицеры и их денщики. Запомнился один из денщиков по имени Шаврих. Он и его жена, оставшаяся в Германии, были коммунистами. Внешне это был очень красивый парень. К Рождеству всем офицерам и денщикам прислали посылки с рождественскими подарками, а Шаврих получил только фотографию от жены. Помню, что это была девушка с флажком. Питались мы в это время картошкой, да остатками от обедов офицеров, которые приносили Шаврих и еще один денщик по имени Франц — ярый фашист. Шаврих обедал в столовой, а своему офицеру приносил еду в котелках, затем разливал ее в фарфоровые тарелки, плевал туда же, размешивал и относил наверх.

Наступало Рождество перед новым 1942 годом. Немцы нарядили елку, но отпраздновать это событие им было не суждено. Образно говоря, в ночь перед Рождеством началась поспешная эвакуация авторемонтного батальона. Красная армия предприняла грандиозное наступление под Москвой. Началось трагическое противостояние под Ржевом. Теми же проселочными дорогами, по которым на восток уходили наши бойцы, теперь на запад потянулись колонны солдат в зеленых шинелях. Изредка появлялся краснозвездный самолет, тогда колонна вжималась в землю. Это было похоже на падающее домино.

Колонны шли дня три, на четвертый стали реже. На русских розвальнях везли гробы. И вот ясным зимним днем в полукилометре от понуро бредущих «рыцарей» вермахта на пригорке около одинокой осинки показались всадники в белых полушубках. Они просто стояли и спокойно наблюдали. Немцы загалдели, указывая кому-то руками, хотя в этом не было необходимости, ибо все прекрасно видели красных конников. Тут же начали очень медленно снимать с саней и устанавливать на треноге пулемет. Как только наводчик прильнул к прицелу, кавалеристы развернулись и лошади показали хвосты. После этого несколько дней стояла тишина. Как-то ночью пришли наши разведчики. В вязаных подшлемниках, большие и очень свои. По вечерам в направлении Ржева почти ежедневно летели наши бомбардировщики, сопровождаемые юркими ястребками. «Ужин повезли немцам», — шутили солдаты. В ясные дни завязывались воздушные бои. Истребители очень напоминали резвящихся стрижей. Они сходились и расходились, собирались в клубок, крутились, трещали пулеметами и огрызались пушками. Иногда падали сбитые самолеты. В районе станции было сбито два немецких и пять советских самолетов. В двух случаях наши летчики погибли. Один из них погиб нелепо, ибо ведомый им самолет зацепился за тридцатиметровую трубу льнозавода. Падающий самолет — это круто идущая к земле безмолвная машина, заканчивающая свой смертельный трюк черно-красным букетом взрыва. И если в небе остается бледно-розовое облачко парашюта, отлегает на сердце.

Все лето 1942 года в окнах дребезжали стекла, и несмолкающий грохот отдаленной канонады заглушался только раскатами грома настоящей грозы, которая казалась хотя и грозной, но доброй и просто сварливой, как баба Катя. Строились оборонительные сооружения, эвакуировалось гражданское население. Почему мы остались, установить и потом мне не удалось. Но Ржев устоял. Снялись с позиций зенитные батареи. Начал работать на оборону льнозавод. Осенью 1942 последний раз нас обстрелял немецкий самолет. Это был особый случай, ибо он охотился именно за нами — тремя мальчишками, собиравшими на перепаханном поле картошку. Бомба упала поодаль. Пулеметные очереди вздымали фонтанчики земли совсем рядом. Но отделались мы только испугом, да взбучкой. Причиной взбучки было то, что один из нас был в белой рубашке, которая демаскировала нас на фоне черного поля. Носить белую и яркую одежду тогда запрещалось.

Очень долго ждали дня нашей Победы — и он пришел теплым майским днем».

Швыгина Екатерина Федоровна (баба Катя) умерла зимой 1942-1943 года, а Терехова (Швыгина) Любовь Алексеевна после освобождения Старицкого района Красной армией уехала к своей сестре Александре Алексеевне Буткевич (Швыгиной), которая жила в г. Весьегонске Калининской области. Муж Александры Алексеевны — Буткевич Иван Ильич, уроженец г. Велиж Витебской губ., погиб в сентябре 1941 года при обороне г. Брянска. В семье Александры Алексеевны было трое детей: Виктор, Людмила и Руслан.

Валентину Васильевичу в 2015 г. исполнилось 78 лет. Он военный пенсионер. Живет в г. Рязани. Имеет дочь и внучку. Жизнь продолжается!

Вадим БУТКЕВИЧ.

Акварельные рисунки В.В.Швыгина, иллюстрирующие его воспоминания о войне.

Поделиться

Класснуть