Игумен Дамаскин и ангел-хранитель Валаама

• К 225-летию нашего земляка — Валаамского игумена Дамаскина
• Продолжение
•           «…Чем ночь темней, тем ярче звезды,
•           Чем глубже скорбь, тем ближе Бог…»
•            (А.Н. Майков)

Тяжелое «наследство» досталось новопоставленному игумену Дамаскину. Это и остро нуждающиеся в реконструкции постройки времен игумена-строителя Назария (XVIII в.), выполненные из местного камня, вбиравшего в себя озерную сырость, что разрушало здоровье насельников; и растущая монастырская смута времен предшественника — игумена Вениамина; и сосланные сюда ранее на исправление подначальные; и…

А ведь каких-то полсотни лет назад при том же игумене Назарии (побо́рнике строгого Саровского устава, привнесенного им на Валаам), все было совершенно иначе. Академик Н.Я. Озерецковский, посетивший в 1785 г. святую Валаамскую обитель, писал: валаамские монахи «рачительны, трудолюбивы, аккуратны», все они соблюдают трезвость, нестяжательны и имеют благой нрав, неукоснительно участвуют в ежедневных церковных службах, отличаются послушанием отцу-настоятелю, ежедневно заняты рукоделиями, работой на огороде, пашне и сенокосе… «Строитель Назарий во всех сих работах равное с другими принимает участие».

Правда, и тогда здесь не обходилось без искушений. Особенно, когда в дни летних ежегодных трехдневных ярмарок на валаамские берега в большом количестве доставлялось вино, отчего в обители возникал «сильный беспорядок, особенно во время богослужения» и с улицы доносились «непристойные крики, пение песен и пляски». Это ли не искушение для приезжавших в мужской монастырь богомольцев, благочестивых мирян, а еще более — для монашествующих?

А подначальные? Своевольные, дерзкие, а порою и буйные, присылаемые сюда «для исправления нравов и грешной души», они нередко не только не исправлялись сами, но и пагубно влияли на всех окружающих. И многие десятилетия валаамские отцы-настоятели безуспешно пытались бороться с этим злом.

Поистине спасительным для Валаама тех лет было назначение в 1838 г. на должность благочинного всех монастырей Петербургской епархии тридцатилетнего архимандрита Игнатия (Брянчанинова), и уже по его представлению — назначение в 1839 г. на должность настоятеля Валаамского Спасо-Преображенского мужского монастыря с возведением в сан игумена опытного в трудах и молитвах отца Дамаскина (Кононова), ныне почитаемого валаамской братией как местночтимого святого. Именно этими праведниками, а также их замечательными сподвижниками тех лет и созидался «золотой век» Валаама.

Тернист путь, ведущий к звёздам

Немало скорбей претерпел на своих монашеских стезях архимандрит Игнатий. «Человек духа, а не плоти», по словам близких ему духовных чад, «…с одного взгляда [он] постигал душу человека. С окаменелыми …был молчалив. С лукавыми — порой юродствовал. Но с искавшими спасения был откровенен и беседовал подолгу, вливая в душу собеседника спасительный бальзам слова Божия, святоотеческих наставлений и проверенных жизнью советов.

Среди «vis-à-vis» святого Игнатия (Брянчанинова; 1807–1867. День памяти: 30 апреля/13 мая), высокообразованного потомственного дворянина, в разные годы были и августейшие особы, и выдающиеся военачальники, и высокие иерархи Церкви, и знаменитые писатели, художники, композиторы…

Но что для нас более всего значимо, так это то, что в Житии святителя Игнатия Брянчанинова говорится: «Он способствовал расцвету духовной жизни древнего Валаамского монастыря, содействуя назначению туда настоятелем опытного в духовной жизни игумена Дамаскина».

Так с чего же начиналось в те дни созидание Валаама, что позже будет назван «северным русским Афоном», нашим вчерашним крестьянским репинским пареньком, возросшим прямо у нас на глазах в «опытного в духовной жизни игумена Дамаскина»? С какими трудностями он столкнулся? Как их преодолевал?

«Оправдайте свое избрание обновлением и устроением монастыря…, и Москва не сразу строилась», – не раз говаривал благочинный Игнатий вновь назначенным отцам-настоятелям опекаемых им монастырей, зная на собственном опыте, «каково разоренные монастыри поправлять».

Теплые «душевные узы» соединили архимандрита Игнатия с игуменом Валаамским Дамаскиным. Как отмечается в различных источниках, благочинный Игнатий посещал это «пристанище духовной высоты» неоднократно, проявляя «сердечную заботу». Даже дикая, угрюмая, строгая красота Валаама была для него — духовного писателя и тонкого религиозного мыслителя — источником созерцательности и «поэтического вдохновения». Оставив подробное описание Валаама, он сам, как благочинный, строитель и устроитель целого ряда монастырей, заметно способствовал его экономическому и духовному процветанию. И по прошествии лет, устройство этого монастыря признавал «первым в России», даже выше Оптины и Сарова.

Существенное значение здесь имело особое расположение Игнатия к о. Дамаскину по его «образу мыслей, взглядам на иночество, по естественным способностям, по служебным отношениям, по тому, что сам отец Дамаскин не искал возвышения». Сохранившаяся многолетняя переписка Игнатия (Брянчанинова) с отцом Дамаскиным свидетельствует о постоянном мудром наставничестве св. Игнатия в игуменской деятельности Дамаскина.

Уже одолеваемый болезнями святитель Игнатий, к тому времени — епископ Кавказский и Черноморский, до конца своих дней переносился в мыслях к Валаамской обители, которую, как он признавался не раз, глубоко любил и уважал «по особенным удобствам к монашеской жизни».

Но все это будет позже, а пока «начинающий» игумен Дамаскин заметно нуждался в помощи. Благочинный помог ему составить план общестроительных работ, всесторонне поддержал заботой и советами в его реализации, где пригодились не только его веское слово «в верхах», но и глубокие научные и практические познания, полученные им в инженерном училище.

Так, постепенно из запущенного состояния были выведены и хозяйство Валаамского монастыря, и его финансы, и вся внутренняя жизнь обители. Однако потребовались еще многие и многие годы тяжких трудов, слёз и молитв, прежде чем этот северный островной монастырь («облачко в лазоревом небе») начали отличать так восхитившие весь христианский мир архитектурный ансамбль, точное уставное богослужение, высокий уровень церковного пения, строгость монашеской жизни, и зазвучала во славу Божию дивная «валаамская симфония».

Монастырь как место духовных подвигов

Возводя валаамскую братию к духовному совершенству, мудрый наставник Игнатий (Брянчанинов) отмечал, что недостаточно им найти свою «пустыню», оставив «имущество и сродников» и отрешившись от «сношений с миром». Надо также не прельщаться телесными подвигами и «не сочинять в себе разные духовные состояния», а стяжать в душе покаяние, ибо «при самомнении покаяние невозможно». Если благочестие будет «сценическим, показным и не искренним», — говорил он, — то под этим «покровом очень быстро вырастут и окрепнут душевные страсти». При этом «духовное богатство, полученное легко», даст лишь повод к тщеславию.

Он приучал монахов быть откровенными во всех делах и помыслах; внимательными к становлению в умной молитве, чтению Евангелия и творений Святых отцов; к потребности жизни в терпении, покаянии, чистоте душевной, смирении, стяжании хороших навыков, трезвенности ума, кротости, «тщании в делании добродетелей, высоких и тонких раздумий, в познании себя». А при чтении Евангелия – «не искать наслаждения, восторгов, блестящих мыслей», ибо это — «книга жизни и надо читать ее [всей своей] жизнью».

Сам он хорошо знал, что, призывая человека к покаянию, Господь «посылает ему болезни или гонения от человеков». Того и другого святому Игнатию досталось в избытке.

Не ускользали от его внимания и горькие сéтования отца Дамаскина об общем ослаблении иноческой жизни на Валааме. Наставник объяснял это, не в последнюю очередь, возросшими пороками самого российского общества того времени, когда монашество начало́ пополняться преимущественно не за счет «образованных сословий», а из «членов низших сословий с навыками к поро́кам», «слабыми по телу и душе», что приводило к заметным нестроениям.

«Я видел столкновение разнородных направлений монастырских в Валаамском монастыре, — писал он, — куда был назначен игуменом из Новоезерского монастыря Вениамин (предшественник о. Дамаскина. – Авт.), человек, не пивший вина, ходящий к службам и в трапезу неупустительно. Эти достоинства не имели цены пред валаамцами, которые требовали от Вениамина недостающих ему монашеских познаний и начитанности, и которые в нем видели мирянина, а не монаха».

В то же время, замечал благочинный, сами иноки нередко увлекались внешним, «телесным деланием» (столь любимым обывателем), «благовидностью наружного поведения», «актерством», «плодами самообольщения», повсеместным оставлением «внутреннего делания». При этом все духовные назидания свт. Игнатия по восстановлению благочестивой жизни иночества были неизменно проникнуты искренней любовью, сопереживанием и его сопричастностью.

При решении любых, даже самых сложных задач, Игнатий (Брянчанинов) всегда советовал о. Дамаскину поддерживать вверенных ему людей. «Смиренное осознание глубины монашеского креста и непреложная покорность воле Божией, добровольное мученичество», — так понимал он сам монашеское служение.

Штрихи к портрету игумена Дамаскина

А каким виделся о. Дамаскин своим современникам? В обобщающем таковые впечатления очерке «Крестьянское царство» известный русский писатель Вас.Ив. Немирович-Данченко, посетивший Валаам летом 1881 г., так пишет об этом «последнем настоящем устроителе Валаама»: «Пришелъ сюда Дамаскинъ крестьянскимъ мальчикомъ изъ Тверской губ., — не умѣлъ ни читать, ни писать…. Держали его на черныхъ работахъ… Выдержалъ онъ этотъ искусъ въ теченіе двѣнадцати лѣтъ, причемъ ни разу отъ него не слышали жалобы на несправедливость, или просьбы облегчить его трудъ». «Тутъ онъ велъ созерцательную жизнь, выучился читать и много думалъ надъ каждой прочитанной страницей. На посѣщавшихъ его онъ производилъ странное впечатлѣніе. Точно, говоря съ ними, онъ думалъ о чемъ-то другомъ. «Въ какую-то сокровенность прозиралъ». Но даже умудрившись опытом и знаниями и снискав к себе благосклонность среди монастырской братии и в самых верхах «…остался, несмотря на это, столь вѣренъ своему мужицкому облику, что когда его привезли въ Александро-Невскую лавру для посвященія въ игумены, тамошніе монахи стали острить: «вотъ привели Валаамскаго медвѣдя».

И далее пишет: «До него въ монастырѣ было сла́бо. Нестроеніе полное, иноки любили грѣшное курево и еще болѣе водку, супротивничали, и духъ неповиновенія «рожномъ стоялъ» въ обители. Тверской медвѣдь сразу разогналъ всѣхъ заводчиковъ этого безпорядка. Затѣмъ онъ назначилъ человѣкъ тридцать, которыхъ высмотрѣлъ заранѣе изъ уединенія своей Коневской пустыни, на всѣ монастырскіе посты и, опираясь на ихъ содѣйствіе, какъ настоящая сила, сталъ ворочать круто безъ всякихъ постепенностей.

Молодое монашество воспитывалъ онъ въ томъ же духѣ. «Всѣхъ насъ выростилъ», говорятъ о Дамаскинѣ нынѣшніе столпы Валаама…».

Высокого мнения были об отце-настоятеле и люди, судившие о нем по его деловой хватке: «Руки эти были тверды, какъ и воля, владѣвшая ими. Онъ возобновилъ семь скитовъ, выстроилъ каменную обитель, нарылъ вездѣ колодцы, устроилъ множество хозяйственныхъ учрежденій… Вообще монастырь разбогатѣлъ и развился при немъ.

Онъ былъ удивительно многостороненъ. Еще недавно безграмотный мужикъ… входитъ въ сношенія съ извѣстными учеными по поводу разныхъ сомнительныхъ вопросовъ по исторіи Валаама, самъ составляетъ планы церквей и исполняетъ ихъ, задумываетъ механическія усовершенствованія того или другаго производства, и въ этомъ отношеніи спеціалисты только удивляются его ясному и точному уму.

…Желѣзная сила, воля, питавшаяся препятствіями, ясный умъ и пониманіе сердца человѣческаго позволяли ему успѣшно приводить въ исполненіе самые трудные замыслы».

На Валааме и сегодня с улыбкой вспоминают рассказанный писателем-очеркистом случай: «…Разъ является къ о. Дамаскину странникъ въ веригахъ. Вѣсили онѣ у него семь фунтовъ.

— Благослови, отецъ святый, сдѣлать мнѣ ихъ въ монастырской кузнѣ въ 30 фунтовъ. Имѣю усердіе.

— Ступай въ кузню. А самъ мигнулъ келейнику: — скажи кузнецу, чтобы пугнулъ. Является странникъ въ кузню. Кузнецъ ему въ ухо. Странникъ обратно ему наотмашь. Зоветъ его о. Дамаскинъ.

— Иди вонъ, рабъ лѣнивый. Я пожелалъ испытать тебя. Вотъ были бы вериги, когда бы ты другую щеку подставилъ по завѣту Христову».

Велик был масштаб этой личности: «…Съ высшими лицами церковной іерархіи Дамаскинъ умѣлъ ладить безъ всякаго униженія. Они высоко цѣнили Валаамъ, какъ самый строгій и суровый изъ монастырей.

О. Дамаскинъ ужасно любилъ чернорабочихъ монаховъ. Работавшихъ въ смолокурнѣ, въ конюшнѣ, въ поляхъ, онъ ставилъ всѣмъ, какъ образецъ. Запахъ трудоваго пота былъ для него ароматомъ, мозолистыя руки — добродѣтелью».

И закончить эту нашу статью мы хотели бы заключительным аккордом, вновь сославшись на мнение знавших о. Дамаскина современников: «Это… [былъ] маленькій Петръ Великій, съумѣвшій свои разностороннія способности приложить къ дѣлу, на небольшомъ пространствѣ острововъ Валаамскихъ. Во всякомъ случаѣ, личность настолько крупная и оригинальная, что мой набросокъ даетъ о ней только слабое понятіе». (Журнал «Русская Мысль», No 1-5, 1881г.).

•  Материал подготовили Николай и Наталья МИНИНЫ.
• (Продолжение следует).

Поделиться

Класснуть