Старицкие краеведы снова вдоволь попутешествовали по русской истории

Очередное заседание клуба «Краевед» «Былое и дамы», состоявшееся 28 марта в Старицком краеведческом музее, было посвящено веку 19-му.

Восхитительные, воздушные создания в не менее восхитительных нарядах, украшенные изысканными причёсками и драгоценностями смущали краеведов во время выступления старшего научного сотрудника музея Маргариты Владимировны Грачёвой «Костюм пушкинского времени в изобразительном искусстве конца 18-го — первой половины 19-го веков». Недаром Александр Сергеевич Пушкин приговаривал: «Лихая мода, наш тиран, недуг новейших россиян». Иной раз, нужно было обладать недюжинным здоровьем, чтобы быть одетым по моде.

Скопированные по французской моде лёгкие белые платья, которые следовало носить даже зимой, неминуемо приводили прелестниц к многочисленным простудам, а то и чему похуже — ведь из тёплой одежды были всего-навсего лёгкие шали, дамского пальто ещё не изобрели, а из кареты всё равно нужно было выходить, да и в домах порой гуляли сквозняки. А пресловутые корсеты! Затянутые в них дамы, щеголявшие стройной талией, не могли лишнего куска съесть и регулярно падали в обморок от недостатка воздуха. У мужчин свои заморочки — шейные платки, прадедушки галстуков и воротнички, удушавшие своего хозяина до багрового цвета лица. И ведь носили, и терпели! Кстати, мужские корсеты тоже были. Их носили лондонские денди — записные модники. Помните, у Пушкина: «Как денди лондонский одет». Интересный нюанс — русская мужская одежда как раз копировала английский стиль, а вот женская — французский.

Рюши, фалды, шляпки, цилиндры, чепцы, фраки, перчатки, веера… Непередаваемая атмосфера вечного праздника. И хотя, по большому счёту, это совсем не так, но выступление Маргариты Владимировны было таким феерически-воздушным, дополненным невероятным количеством изображений прекрасных дам и кавалеров, что присутствующие чувствовали себя, словно в бальной зале.

Выступление секретаря клуба «Краевед» Зои Александровны Кузнецовой было посвящено жизни Агафоклеи Полторацкой, личности во всех отношениях примечательной. Недаром её, провинциальную дворянку из тверского захолустья сделал одной из героинь своего фундаментального труда «Знаменитые россияне» великий князь Николай Михайлович Романов.

Редкостная красавица (сохранился её портрет кисти Д.Г.Левицкого), на пятнадцатом году жизни по прихоти императрицы Елизаветы Петровны Агафоклея, в девичестве Шишкова, вышла замуж за Марка Полторацкого, любимца государыни. Тот обладал приятной внешностью, прекрасным голосом, удивительной работоспособностью и отменным характером и сделал при дворе успешную карьеру: начав её в певческом хоре, окончил действительным статским советником. Этот гражданский чин соответствовал воинскому званию «генерал».

Молодая жена по невыясненной до сих пор причине не уехала с мужем в столицы, а осталась в провинции, в своём захудалом имении Грузины, получившем название от иконы Грузинской Божьей матери, хранившейся в местной церкви, и принялась за дело. Агафоклее ещё не было и тридцати, когда имение совершенно преобразилось. В центре усадьбы вырос трёхэтажный огромный дом с великолепной отделкой, который вполне можно было назвать дворцом. Роскошные цветники, парк с прудом, островами, мостиками, беседками, статуями и другими «бесчисленными затеями». Каменные дома для крестьян, хорошие каменные же хозяйственные постройки — конный двор, риги, оранжереи, теплицы, мастерские. Всё работало, всё приносило огромный доход.

На зависть соседям Полторацкая расширяла свои владения, скупала земли не только в Тверской губернии, но и весьма отдалённом Оренбургском крае.

От услуг управляющих она решительно отказалась. И правильно сделала. Нередко именно им беспечные дворяне, не имевшие охоты заниматься «прозой жизни», были обязаны своим разорением. Так получилось, например, у Пушкиных: их управляющий открыл свой магазин на Невском, а им самим приходилось экономить на свечах.

Полторацкая не давала себя обманывать. Она придумала способ, при котором крупное воровство можно было легко обнаружить. В каждой принадлежавшей ей деревне, как это было принято, она назначала старосту, но долго он на одном месте не засиживался: хозяйка переводила его в другое имение. Его же избу занимал староста из соседнего села. По количеству перевозимых сундуков и мешков из амбаров достаточно точно можно было определить степень его честности.

Путь к процветанию оказался небыстрым и тяжёлым, порой даже опасным. С Агафоклеей случилась раз неприятная история. Она составила на себя подложное завещание от имени своего дальнего родственника. Открылось дело. Наказание за такие дела по законам Российской империи полагалось суровое. Ей грозила каторга. Можно только гадать, какими силами и средствами красавице удалось вывернуться из железной хватки правосудия. Но потрясение оказалось чрезвычайно сильным и подвигло Агафоклею на неожиданный шаг: она дала зарок никогда не брать в руки пера и не нарушала его всю жизнь. В конце концов Полторацкая разучилась писать и читать. Все домашние, родные и знакомые думали, что она неграмотна. Однако большое хозяйство требовало присмотра. Полторацкая завела секретаря, «на слух» принимала доклады. Обладая прекрасной памятью и большим опытом, она держала в голове множество цифр и сведений, обмануть её было трудно.

Эта «железная» красавица всю жизнь подражала Екатерине Великой и в малом, и в большом. Так же много строила, в том числе и церквей. Ей мы обязаны великолепным собором в селе Красном, дивной копией Петербургского Чесменского храма. Так же бывала жестока, порой переходя границы в своей жестокости. Её звали, и не только крепостные, «тверской Салтычихой» и «Полторачихой».

И судьба жестоко наказала её.

Когда Полторацкую при поездке в Москву вытащили из-под обломков опрокинувшегося экипажа, она была изувечена так, что все кости её были поломаны на куски и болтались, как «орехи в мешке». Она выжила, но навсегда осталась прикованной к постели: ни руки, ни ноги не слушались её. Только невероятная жажда жизни и железная воля помогли ей выиграть этот поединок с судьбой. Она продолжала управлять и домом, и огромным хозяйством, лёжа в постели, к которой, словно к центру её Тверской империи, приходили люди, чтоб получить указания. При необходимости кровать с Агафоклеей несли и в поле, и на строительство.

Смерть её была ужасна и в то же время величественна. Она приказала перенести свою кровать в огромную залу, собрать народ и, мучаясь от страшной боли, начала принародно каяться в грехах. Всенародная исповедь окончилась громким криком: «Православные, простите меня, грешную!» — на что последовал единодушный ответ: «Бог простит». Люди плакали.

У неё было 22 ребёнка. Не все выжили, но остальным она дала великолепное образование. Из её сыновей выше всех поднялся Константин, генерал-лейтенант и ярославский губернатор. Среди внучек «Полторачихи» — пушкинские музы Анна Оленина и Анна Керн.

Зоя КУЗНЕЦОВА, зав. сектором читального зала Старицкой центральной библиотеки.

Поделиться

Класснуть