Я помню дни детства после войны…

•         Я помню: дни детства после войны
•         Голодными, жуткими были.
•         Я помню печальные лица родни,
•         Как бедно, но честно мы жили…
•         Я помню — пустым был наш огород,
•         Голодные дети от ветра шатались,
•         Как ждали прихода весны целый год,
•         И первой съедобной травою питались.
•         Я помню, как с каждым приходом весны,
•         Земля нашу жизнь продлевала,
•         А рвы и окопы кровавой войны
•         Травой молодой покрывала…

Это стихотворение я написала из воспоминаний о детях войны. Моя семья была эвакуирована в начале войны из города Старицы в Сибирь, где я и родилась.

Возвращались домой с мамой и бабушкой в конце войны. Мне было два года, брату Славе — пять, сестре Римме — семь лет. Бабушка рассказывала, как трудно и долго мы ехали на поезде, сидели и спали на узлах, порой и голодали.

Мама до войны работала в райфо, поэтому она опять устроилась туда же, нам дали однокомнатную квартиру на улице Семеновской (ныне Карла Маркса) в коммуналке. Меня, как самую маленькую, на какое-то время отдали к сестре бабушки в деревню Федурново. У них была коза, что меня и спасло в то голодное время.

А вот сестренку Римму, такую красивую и умную девочку, не смогли выходить после переезда из Сибири. Там она заболела малярией, а в Старице на пару с братом сразу подхватила корь. Слава выздоровел, сестру похоронили. О ней я написала стихотворение, заканчивающееся такими строками: «Что ж так рано ушла ты, сестра? И в этом повинна война…»

После окончания войны вернулся с фронта отец. До войны он работал директором школы, а теперь школы разбомбили, осталась одна, но все места в ней были заняты. Отец уехал из города на поиски работы и несколько лет мы его не видели. Один только раз, когда он приехал, соблазнил подарками брата и забрал его с собой — чтобы не платить алименты.

Всех нас кормила одна мама. В стране была разруха, голод, многие дети недоедали. Мне это не пришлось пережить. У меня была активная бабушка. Где-то что-то поменяет, достанет какой-то еды, или накопает мороженой картошки и напечет оладьи. И мы с братом сытые бегали с ребятами — играли в лапту и другие игры.

Мне было 8-9 лет, но я тоже старалась быть помощницей семьи — ловила на реке Старчонке раков и рыбу, просила на мельнице какую-нибудь работу и, если когда приносила домой за свой труд десяток куриных яичек, то это была радость. А однажды руками поймала большую щуку и накормила вкусным ужином всю семью…

А вот мой сосед Гена был всегда голоден. Иной раз стоит, прижавшись к дому, а если идет, то качается, как от ветра. Мы звали его играть, но он говорил: «Я не могу, я есть хочу».

…Однажды Гена рассказывал нам, ребятам с нашего двора, как его эвакуировали на Урал в начале войны. Ему было шесть лет, он все помнил. Папа у него погиб, мама ушла на фронт медсестрой, поэтому он временно оказался в детдоме, который и эвакуировали.

Генка раньше никогда не ездил на поезде. И вот он в вагоне. Там было много народу, смешались детдомовцы и другие пассажиры. Напротив Генки сидела старушка с узелком в руках. Она говорила, что оставила свой дом, ничего не успела взять, лишь документы да хлеба с салом.

Старушка смотрела на ребят и плакала, приговаривая: «Больше всего детей жалко, чем они перед фашистами виноваты?!» она развязала узелок и стала раздавать хлеб и сало детям.

Поезд мчался и мчался. Неожиданно налетели фашистские самолеты и с неба со всех сторон застрекотало.

Детей заставили лечь на пол. Генка испугался грохота, взрывов и не понимал, что вокруг происходит.

Потом поезд остановился. Что-то кричали, кого-то выносили из поезда. Генку подняли с пола и посадили на лавку. Напротив, где сидела старушка и другие ребята, никого не было, лишь на лавке остались следы от пуль и крови.

Генка понял, что чудом остался жив, что его не убили. Поезд тронулся дальше. А по возвращении из эвакуации мальчику пришлось еще многое испытать и, в первую очередь — голод. Ведь у Генки не было такой бабушки, как у меня.

Я помню, как нам доставался хлеб. Его привозили в магазин на улице Семеновской. Один раз, после обеда. Очередь занимали почти с ночи. Мне часто приходилось стоять в очереди по много часов, а когда привозили хлеб, масса людей рвалась в магазин, так как на всех его не хватало. Начиналась давка и, бывало, добрые люди вытесняли меня из очереди, чтобы не раздавили, и я с обидой и со слезами приходила домой. В этот день мы были без хлеба.

Мне исполнилось десять лет, когда мама вышла замуж за сослуживца. Через год родилась сестренка Люба, младше меня на 11 лет.

Отчим своей семьей считал только жену — мою маму — и их общую дочь. Он не раз, совсем не за что, запускал в меня табуреткой.

…Я делаю уроки, двухлетняя сестренка тянет у меня тетрадь, я не даю, раздается рев. Тогда отчим хватает табуретку и швыряет ее в меня.

Я уворачиваюсь и убегаю из дома во двор. Пробегая через кухню, слышу, как кричит бабушка: «Что вы делаете, вы же покалечите ребенка!»

Только через какое-то время, когда отчим успокоится, бабушка зовет меня домой…

Отчим ненавидел меня и бабушку, и маме не раз говорил, что из меня вырастет непутевый человек. Но я выросла, после окончания школы уехала учиться в другой город и приезжала домой лишь по большим праздникам, так как из-за отношения ко мне отчима чувствовала себя лишней в доме.

Получила педагогическое образование. По распределению была направлена на работу на станцию Старица и много лет работала заведующей детским садом. Сейчас на пенсии. Еще со школы — и по сей день — активно занимаюсь общественной работой. Я член Совета ветеранов, много лет пою в ансамбле «Сударушка», сочиняю стихи и рассказы, рисую картины.

У меня еще столько планов и желаний… И я их выразила в стихотворении «Хочу успеть»:

• Ведь я хочу успеть:
• На сцене танцевать и петь,
• Стихи, рассказы сочинять,
• Картины, книги написать…
• Тревожат мысли — а успею?
• Но даст мне Бог, я все сумею!

Людмила МАТВЕЕВА, станция Старица.

Поделиться

Класснуть